Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Позволь мне прислониться к стене, Эдвина.
— Глупости! — сдавленным голосом сказала она. — Я не награда, за которую стоит бороться. Отдай свои льстивые речи и красивое личико женщине, которая…
— Так вот в чем дело! — перебил он ее. — Тебе противно смотреть на меня?
— Да нет же.
— Если мое лицо не нравится тебе, то с этим надо что-то делать. — Малик нагнулся к огню, осторожно взял полусгоревшую ветку и зажег ее от пламени. — Тебе ненавистно видеть эту красоту. Что ж, мы это исправим. Обгорелая щека, или ожог над бровью…
— Что ты делаешь?
Эдвина с ужасом смотрела, как он подносит горящую ветку к щеке.
— Сражаюсь с шелухой. — Он улыбнулся, едва пламя коснулось его бородатого лица. — Трудно…
— Сумасшедший! — Она вырвала ветку из его рук. — Дурак! Ты и вправду сделал бы это?
— С огромным отвращением. Я терпеть не могу боль. — Он поднял брови. — Мне было бы легче, если бы ты сама это сделала.
— Я? Ты хочешь, чтобы я прижгла тебе лицо?
— Конечно. Раз мое лицо оскорбляет твой взгляд, то нам надо избавиться от этого недостатка.
Он и вправду сделал бы это. Именно потому, что он просидел четыре часа на ледяном холоде.
— Ты ненормальный! Ты… — Слезы хлынули у нее из глаз. — Неужели тебе не жаль… Обещай мне, что не будешь…
— Успокойся… Значит, оно тебе не так уж противно?
— Обещай мне.
Его пальцы дотронулись до ее щеки, проведя по мокрой от слез дорожке.
— Если пообещаешь видеть за лицом человека, если оно не будет тебе заслонять мою персону… — Он шутливо склонил голову. — Тогда я позволю этой ветке сгореть.
Она кивнула.
Малик посерьезнел.
— Ух, еще одно препятствие преодолено без потерь!
О себе она не могла сказать то же самое. Эдвина себя не понимала. Почему ей вдруг стало горько до слез, старая боль дает о себе знать и не пускает в душу уверенность в себе? Она не чувствовала себя по-женски всесильной. Напротив, была растеряна. Ей пришлось отступить, защищаться. Она вытерла слезы тыльной стороной ладони и постаралась заговорить уверенно, с иронией:
— Не совсем без потерь. Ты обжег бороду.
— Завтра я ее вообще соскоблю, — нахмурился он, — но к добру это не приведет.
— Почему?
Его глаза хитро загорелись.
— Без бороды я подобен несравненному Адонису. Мужчины готовы расправиться со мной из зависти, а дамы все хотят стать Афродитами, дабы любить меня. Солнце скрывается в облаках из-за сияния моего…
— Слышать не могу! — Эдвина невольно улыбнулась.
— Хорошо, что ты повеселела.
— Мне очень не понравилось быть женой. Я хочу жить свободно. — Эдвина говорила серьезно.
— Ты ничего не видела хорошего с этим… Уж я постараюсь доказать тебе, что быть женой — счастье. — Он наклонился и взял ее руку. — Я дам тебе радость, Эдвина.
Она едва не поверила ему. От его прикосновения обжигающие волны странного, незнакомого доселе чувства прокатились по телу, наполнив ее смущением. Она отняла руку.
— Алиса рассказывала мне, что среди солдат ходят легенды о твоем умении приносить радость женщинам. Я не стану одной из многих.
— Ты не будешь одной из… — Он осторожно подбирал слова. — Не стоит отрицать, что я был с этими женщинами. Мне хотелось найти свой идеал. Они приносили мне радость. Я люблю женщин. Я считаю, что у них прекрасное тело, они сильнее нас, несчастных мужчин, и ближе к божественному совершенству. — Эдвина собралась ответить, но он жестом остановил ее. — Но когда я увидел тебя, то понял, что ты та женщина, которую я так долго искал. Ты мой идеал. И мы непременно будем вместе. — Он снова протянул к ней руку. — Ты разобьешь мне сердце, если не окажешь милость, Эдвина.
Она не могла прикоснуться к нему. Если она даст ему свою руку, то проиграет все, чего добилась за эту ночь. Она не должна отказываться от своей свободы.
Но она осторожно коснулась его руки.
— Это ничего не значит, — прошептала она. — Не хочу лгать тебе. Я ничего не обещаю. Он сжал ей руку.
— Мне ничего не надо больше. Просто посидим у огня, держась за руки, и станем радоваться, что мы вместе. Ты сольешься со мной, а я — с тобой. Ты увидишь, как это приятно.
Близость. Сладкая истома. На душе птицы поют. Слияние без соединения тел.
— Чувствуешь? — спросил Малик.
— Можно спросить? — как во сне сказала она.
— Все что угодно.
— Ты и вправду вдвое краше без бороды?
— Нет. Я соврал! — Он помолчал. — Вчетверо. Поэтому я и отрастил бороду. Я не вынес бы такой отчаянной ревности между…
Эдвина рассмеялась.
— Ты, наверное, так же уродлив, как и грешен. Не сомневаюсь, что твоя борода скрывает безвольный подбородок и бахвальство…
Она замолчала. Как многому научил он ее за эту ночь! Юмор, и слезы, и эта упоительная близость, когда просто рука в руке — такого она никогда не чувствовала.
Эдвина закрыла глаза и с отчаянием произнесла:
— Я не даю никаких обещаний!
Но она не смогла заставить себя отнять у него свою руку.
Гейдж!
Бринн в испуге открыла глаза, сердце колотилось в горле.
Кровь. Гейдж. Смерть.
Нет!
Окончательно проснувшись, она облегченно вздохнула. Сон. Всего лишь сон.
Гейдж лежал рядом, лицом к огню, его дыхание было глубоким и ровным, а руки по-прежнему крепко обнимали ее. Не шевелясь, она вглядывалась в его лицо, такое ей дорогое.
Гейдж, шатаясь, идет вперед, рукоятка кинжала торчит у него в спине, он падает…
Только сон. Он не всегда сбывается. Только некоторые из ее снов стали явью. Она засыпала с тревожными мыслями о Ричарде, и наверняка из-за ее страхов ей приснился такой кошмар.
А что, если он окажется вещим? Неужели Гейджу не избежать столь ужасной смерти?
Боль в ее груди стала нестерпимой.
Словно услышав ее муки, Гейдж открыл глаза.
— Бринн?
Дрожащей рукой она дотронулась до его лица. Твердое, теплое, живое.
— Что случилось? — спросил Гейдж.
Она не хотела рассказывать, ведь ей просто приснился сон. И потом, он вообще не верит в них. Забудь об этом! Спрячь подальше.
— Прости, что разбудила тебя. — Ее пальцы слегка дотронулись до его губ. — Сон, и больше ничего.
— Скорее ночной кошмар, ты вся дрожишь.